Хищная улыбка Сорхахтани вызвала на бесстрастном лице Яо Шу что-то похожее на растерянность.

– Что у вас тут стряслось, советник? – со злобным шипением спросила она. – Уж не заговор ли? Вы что, умертвили хана? Отчего по дворцовым коридорам Каракорума в последнее время разгуливают одни цзиньцы?

Яо Шу вдохнул, чтобы что-то сказать, но Сорхахтани, не сводя с него глаз, демонстративно обратилась к сыновьям:

– А ну, Менгу, Хубилай, приготовьте мечи. Я больше этому человеку не доверяю. Он заявляет, что хан, видите ли, отказывает во встрече жене своего любимого брата.

Позади себя она удовлетворенно заслышала шелест металла, но что еще важней, разглядела внезапное сомнение на лицах стражников.

– Вокруг хана вьется целый рой из слуг, писцов, наложниц и жен, – с нажимом сказала Сорхахтани. – И тем не менее, где его главная жена Дорегене? Почему она не помогает мужу бороться с болезнью? Как так получается, что я ни от кого не могу добиться ответа на вопрос, когда его видели живым – сколько дней, а то и недель назад?

От женщины не укрылось, что нарочитая уверенность Яо Шу под грузом таких обвинений как будто просела, стала трескаться.

– Хан очень болен, как вы сами изволили заметить, – зачастил он. – И он распорядился, чтобы во дворце соблюдался покой. Я его советник, Сорхахтани. Не мне вам рассказывать, куда отправилась его семья, тем более обсуждать это в коридоре.

Цзинец и вправду был несвободен в своих действиях, а потому Сорхахтани продолжала давить на слабую точку, которую в нем нащупала:

– Так вы говорите, Яо Шу, его семья уехала? Гуюк сейчас с Субэдэем, это мне известно. Про дочерей Угэдэя я не знаю, так же как и про детей от других его жен. Выходит, Дорегене здесь нет?

На ее вопрос советник лишь скорбно закатил глаза.

– Понятно, – сделала вывод Сорхахтани. – Видимо, она в летнем дворце на реке Орхон. Да, именно туда я бы ее услала, если бы вздумала изменой захватить власть в этом городе. Если бы намеревалась умертвить хана на его ложе и заменить его… кем? Его братом Чагатаем? А? Он не заставит себя долго ждать, да, Яо Шу? Такова ваша задумка? Так что лежит за этой дверью, советник? Что вы здесь натворили?

Голос женщины становился все громче и пронзительней. Яо Шу болезненно морщился от резкости ее тона и определенно не знал, что делать. Велеть тургаудам ее утихомирить он не мог: рядом стояли готовые за нее вступиться сыновья. Понятно, что первый из стражников, кто хотя бы к ней притронется, вмиг лишится руки. Особенно угрожающе смотрелся Менгу, давно уже не тот замкнутый задумчивый мальчик, каким когда-то был. Яо Шу намеренно обратил свой взор на Сорхахтани, избегая глаз ее старшего сына, взгляд которого был подобен железу.

– Госпожа, я должен следовать распоряжениям, которые мне даны, – начал он снова. – Входить в эту дверь запрещено решительно всем. Хан никого не принимает. Видеть вас сейчас он не желает – ну что я могу поделать? Прошу вас, проведите этот день в городе. Отдохните, подкрепитесь. Быть может, завтра он изъявит желание с вами повидаться.

Сорхахтани напряглась так, словно собиралась наброситься на советника, – воистину тигрица. И все же дворцовая служба Яо Шу не расслабила. Сыновья, помнится, рассказывали ей, как он однажды в саду выхватил стрелу прямо с натянутой тетивы. Казалось, вечность минула с тех пор, когда был еще жив ее муж… На глаза сами собой навернулись слезы, которые женщина сморгнула. Сейчас время для гнева, а не для сожаления. Если не дай бог расплакаться, через этот порог ей нынче не перейти.

И Сорхахтани сделала глубокий вдох.

– Убийство! – заполошно выкрикнула она. – Хан в опасности! Сюда, быстрее!

– Да нет никакой опасности! – сердито ответил Яо Шу.

Сумасшедшая, одно слово. Чего она пытается добиться, вопя на всю округу, словно ошпаренная кошка? А по коридору уже раздавался топот быстро бегущих ног. Вот досада… Та ночь, после которой Угэдэй стал ханом, все еще была болезненно памятна дворцовой страже. Малейший шорох, и тургауды с кебтеулами уже здесь, всем скопом.

Точно. Секунда-другая, и коридор с обеих сторон перегородили примчавшиеся воины, во главе которых стояли тысячники-кебтеулы в лакированных доспехах – черные с красным, сабли наголо. Яо Шу поднял обе руки ладонями наружу: я чист.

– Налицо недоразумение… – начал он.

– Никакого недоразумения здесь нет, – осекла его Сорхахтани. – Алхун, – обратилась она к старшему из стражников.

Яо Шу мысленно простонал. Разумеется, она знает здесь всех по именам. Какая удивительная, надо признать, память на такие подробности. Хотя, может, это была часть ее замысла – выведать и запомнить имена заступивших на стражу. Мысли заметались в поиске слов, которые бы спасли положение.

– У госпожи горячка, – бросил он.

Его слова кебтеул пропустил мимо ушей.

– Что за шум? – спросил он Сорхахтани напрямую.

Женщина потупила голову. К раздражению Яо Шу, в ее глазах горели слезы.

– Этот цзиньский чиновник не может объяснить, куда делся хан, которого вот уже сколько дней никто не видел. И говорит он путано. Его слова, Алхун, вызывают у меня подозрение. Я ему не верю.

Алхун кивнул – человек спорый на мысль и действие, как и подобает воину его ранга.

– Советник, вам придется посторониться, – повернулся он к Яо Шу. – Мне необходимо проверить, что с ханом.

– Но он дал приказ, – с чувством выдохнул Яо Шу, явно пытаясь нагнать этим страху. Не получилось.

– Вот и поглядим. Отойдите в сторону, сейчас же.

Двое стояли, вызверившись друг на друга и явно позабыв о том, что они в коридоре не одни. Ханский советник держался твердо. Еще немного – и, того гляди, прольется чья-то кровь. Напряженную паузу прервала Сорхахтани:

– Яо Шу, вы, безусловно, будете нас сопровождать.

Советник раздраженно дернул головой, но тем не менее Сорхахтани предложила ему выход, и он за это ухватился.

– Что ж, извольте, – сухо бросил он и, обращаясь к Алхуну, добавил: – А ты молодец, кебтеул. Служишь бдительно. Этих четверых с мечами к хану не допускать. Всех вначале обыскивать на наличие оружия.

Сорхахтани хотела воспротивиться, но тут Яо Шу восстановил равновесие сил.

– Будет как я сказал, – настоял он.

– Они останутся здесь, – поспешно кивнула Сорхахтани, как будто решение исходило от нее. На самом же деле то, что ее сыновья останутся снаружи, ее вполне устраивало. Со своими клинками и доспехами они, так или иначе, обеспечивают ей поддержку и в то же время не услышат самого разговора: им это незачем.

С нервной гримасой Яо Шу поднял небольшой медный засовчик – резной, в форме дракона, свернувшегося вокруг центра двери («Вот вам еще один признак цзиньского влияния на хана», – мимолетно подумала Сорхахтани). На входе ветер дохнул в лицо холодком.

Светильники были погашены, мутноватый свет сочился лишь из открытого окна. Ставни распахнуты с такой силой, что одну из них наполовину сорвало: лопнула петля. Змеисто вились шелковые занавеси, шурша и упруго похлопывая при каждом порыве ветра.

В комнате оказалось на удивление знобко – настолько, что изо рта при дыхании шел парок. Наружная дверь захлопнулась, и сердце Сорхахтани тревожно екнуло при виде неподвижной фигуры, распростертой на кушетке посреди комнаты. Как мог Угэдэй терпеть такой холод, лежа в одной лишь кисейной рубахе без рукавов и исподних штанах? Он лежал на спине, уставясь в потолок. В глаза бросались его синюшные ступни.

При виде вошедших хан не шевельнулся, и на секунду Яо Шу стало еще холодней от мысли, что они застали не хана, а его безжизненное тело. Но затем советник заметил исходящий от безмолвной фигуры бледный парок и вздохнул с облегчением.

На какое-то время все замешкались, не зная, как быть. Кебтеул Алхун убедился, что хан жив, так что его задача была выполнена, но теперь по закону чести ему следовало перед уходом как-то извиниться за то, что он нарушил покой правителя. Помалкивал и Яо Шу, чувствуя себя виноватым в том, что нарушил указание никого не впускать. Получается, Сорхахтани обвела их всех вокруг пальца.